Отправлено: 04.09.08 10:58. Заголовок: ПОЛИТ//Борщев и Шрейдер Нужно ли управлять наукой?

ПОЛИТ//Борщев и Шрейдер Нужно ли управлять наукой?

Наука и общество

Приведем принципы, организующие жизнь фундаментальной науки. Принципы эти носят, конечно, идеальный характер. Но они лежат в основе профессионального самосознания каждого научного работника.

I. Наука самодеятельна по самой своей сути. Слово самодеятельность понимается здесь в его исходном значении: «проявлении личного почина, творческого начала в каком-либо деле, активная самостоятельная деятельность» (Словарь русского языка в 4-х томах, М., 1981), «действие от себя, из себя» (В. Даль). Самодеятельность науки складывается из многих составляющих. Рассмотрим некоторые из них.

Мотивация. В науке есть своя система ценностей. Научный работник работает не за деньги и не по указанию начальства. Он занимается своим делом, потому что это – его дело, его профессия и призвание. Он будет заниматься им независимо от своего служебного положения. Цель его – получить результаты, значимые в его глазах и в глазах его коллег. Это не значит, конечно, что ему не нужны деньги – он нормальный человек, может волновать его и внешний успех – известность и карьера. Но по гамбургскому счету он оценивает себя и своих коллег в зависимости от полученных научных результатов. Конечно, в науке есть и жулики, и имитаторы, и просто случайные люди. Но не об этом речь.

Оценка научных результатов. Наука – творческая деятельность, и не существует никаких «измерителей», никаких точных методов оценки конкретных научных результатов и вклада того или иного ученого в развитие своей области. Есть, конечно, система формальных показателей деятельности научного работника – число публикаций, цитируемость тех или иных работ, карьерные достижения – степени, звания, премии, должности и т.п., но все это, конечно, косвенные показатели. Они могут быть полезны для грубой оценки, для статистики, для науковедения. Но в сознании каждого научного работника существует собственная «табель о рангах», часто резко отличающаяся от формальных показателей и, как правило, весьма субъективная. По-видимому, лучшим судьей является коллективное общественное мнение, сравнительно объективно оценивающее реальную картину, но даже и такие оценки не всегда справедливы. Хорошо известны случаи, когда выдающиеся работы не воспринимались современниками и переоткрывались через много лет.

Свобода в выборе исследования. Описанные выше мотивы деятельности ученого определяют и то, что он сам выбирает темы своих исследований. Он занимается тем, что ему интересно, работает в том направлении, где надеется получить значимые результаты. Конечно, на этот выбор влияют результаты его коллег, внешние обстоятельства, но выбор он делает сам и за этот выбор расплачивается судьбой.

Самоорганизация науки. Журналисты иногда пишут, что время отдельных ученых прошло, теперь, мол, работают научные коллективы, эдакие фабрики научных открытий. Это, конечно, миф. Как правило, ученый работает один или в небольшой команде. Но наука – не механическое объединение индивидуумов или таких команд. Это чрезвычайно сложный организм, живущий и развивающийся по своим законам. Прежде всего, ученому очень важен круг людей, способных его выслушать и оценить его идеи. Очень удобно, когда такие коллеги работают в той же организации или живут не слишком далеко. Роскошь профессионального общения – это необходимый большинству ученых комфорт, дающий подтверждение личностного существования в науке. Но не все коллеги живут рядом – наука существует в какой-то мере независимо от ведомственных и даже государственных границ. Ученые, занимающиеся одной проблематикой, часто работают в самых разных организациях и рассеяны по всему миру. Но они образуют «невидимые колледжи», следят за работами друг друга. Именно их совместными усилиями, координируемыми общими научными интересами, шаг за шагом решаются проблемы в данной области. При этом существует много ролей, в которых выступают работающие в науке люди. Есть экспериментаторы и теоретики, первооткрыватели, часто достаточно невнятно пишущие о своих открытиях, и систематизаторы, «осмысливатели», вставляющие свои и чужие результаты в ткань научного знания, есть популяризаторы и педагоги. Конечно, часто одни и те же люди выступают сразу в нескольких таких ролях. Участвуя в системе образования, ученые сами занимаются подготовкой кадров науки. При этом очень важны отношения учителя с учениками, существование научных школ, позволяющих молодежи входить в атмосферу науки.

Информационная среда науки. Научная деятельность невозможна без коммуникации ученых. Это постоянно ведущийся диалог (ученого – с коллегами, с существующим представлением о мире). Каждая научная работа, научный результат – это как бы ответ на некоторый вопрос (часто впервые четко поставленный в этой же работе). Получив результат, который представляется ему достаточно интересным и значимым, научный работник публикует его, адресуя его своим коллегам – знакомым и незнакомым. Он как бы помещает этот результат в информационную среду и сам в свою очередь извлекает оттуда результаты, полученные его коллегами. Среда эта устроена довольно сложно. Это и личные контакты, и переписка, обмен рукописями, препринтами и оттисками, семинары и конференции, научные журналы и другие издания, а также система научной информации, оказывающая научным работникам все расширяющийся спектр информационных услуг.

Научная этика. Для науки очень важна атмосфера, климат, в котором она существует. Климат этот во многом зависит от внешних воздействий, но есть и внутренняя сила, его формирующая. Это научная этика – профессиональный кодекс чести ученого. Научная этика образует как бы силовое поле, в котором живет наука, регулируя в той или иной степени все поведение научного работника – его отношение к работе (внутренняя честность при проведении исследования, трудолюбие и пр.), к своим коллегам (дружелюбие, терпимость и, в то же время, честное выражение своего мнения), правила публикации, ссылок на чужие работы и т.п.

II. Фундаментальная наука не занимается внедрением результатов. Обывательское стремление требовать от нее непосредственной пользы основано на непонимании ее сути. Как уже говорилось, фундаментальную науку интересует, как устроен мир. Конечно, это не значит, что научный работник, ведущий фундаментальные исследования, не интересуется практикой – из нее он иногда черпает постановки своих задач. И его интерес к тем или иным направлениям исследований часто связан с их практическим значением. Но все же цель его – открыть, понять механизм того или иного явления.

Успехи прикладной науки основаны на достижениях фундаментальной. Именно эти достижения «прикладываются» для решения практических задач. Однако не существует способа запланировать те исследования, которые будут заведомо полезны для приложений. Только сами ученые способны определить перспективность тех или иных направлений фундаментальной науки, да и то с достаточной степенью неопределенности.

Нужно сказать, что иногда грань между фундаментальной и прикладной наукой достаточно размыта, особенно теперь, когда дистанция, отделяющая научное открытие от времени его использования, составляет считанные годы.

Ученые нередко участвуют в прикладных проектах, основанных на достижениях фундаментальных наук (таких, как Манхэттенский проект или соответствующие советские проекты). Существует тенденция к более тесному соединению фундаментальной науки с прикладными разработками. Обычно подчеркивают достоинства такого сближения как для науки, так и для практики. Однако высказываются и справедливые опасения. «Заказчики» научных исследований часто пытаются накладывать на науку ограничения, противоречащие принципам научной жизни (ограничение свободы публикаций, мотивируемые либо государственными интересами, либо коммерческой тайной, попытки диктовать выбор тематики и т.д.).

III. За науку платит общество. Профессия научного работника в чем-то аналогична другим творческим профессиям. Но в каком-то смысле его положение в обществе сложнее, чем положение писателя и художника. «Не продается вдохновение, но можно рукопись продать». Однако научные рукописи не очень-то продаются. Научные журналы за статьи, как правило, не платят (а если и платят, то суммы, несопоставимые с трудом, затраченным на получение результата). И это естественно. Читатели научных статей – это сами научные работники. Наука не может сама себе платить. За науку платит общество. Зачем оно это делает? Для чего наука нужна людям? Наверное, прежде всего, чтобы они чувствовали себя людьми. Наука – часть культуры. Исследования историков и литературоведов не приносят непосредственного экономического эффекта, но никто не сомневается в их значимости для культуры. Достижения естественных наук – тоже в первую очередь культурная ценность. Мы учим в школе математику, физику, биологию и эти дисциплины, так же, как история и литература, формируют наше отношение к миру, наше мироощущение.

Но очевиден и материальный интерес общества к естественным наукам. Уже говорилось, что прикладная наука и вызываемый ею технический прогресс, в конце концов, основаны на достижениях фундаментальной науки.

В условиях перестройки экономики прикладные исследования можно и должно переводить на хозрасчет и самоокупаемость. Неспособные себя прокормить прикладные исследования никому не нужны. Но фундаментальная наука в принципе не может окупить себя в короткий срок, хотя без нее невозможными становятся будущие приложения. Поэтому принцип хозрасчета здесь невозможен.

Финансирование фундаментальных исследований возможно только на одном принципе – на доверии, доверии всего общества по отношению к научному обществу. Фактически так оно и происходит, и на Западе, и у нас. Средства, отпускаемые обществом на развитие фундаментальной науки, можно считать пособием, получаемым ученым за их «основную» работу – получение новых знаний (раньше это пособие нередко платили меценаты, теперь их роль выполняют обычно государство и промышленность).

Кроме своей основной работы, ученые занимаются еще и передачей знаний. Преподавание, популяризация, консультации – стандартная «нагрузка» научных работников. И вознаграждение за эту их «дополнительную» работу скорее уже можно считать их «зарплатой».

Необходимость в системе оплаты науки, действующей по сформулированным выше принципам, не приспосабливая их к сиюминутным потребностям общества, была осознана в США почти полтораста лет назад.

В книге А.М. Кулькина «Наука, Политика, Капитализм» (М.: Мысль, 1987) приводятся принципы, касающиеся организации науки, выдвинутые в 1842 году Ф. Хасслером, первым директором Берегового дозора США:

1) Помощь ученым должна оказываться на долгосрочной основе, без ограничений во времени, ибо ученые не в состоянии приспосабливать исследования к произвольным календарным срокам бюджета.

2) Ученый имеет право на выбор направления и цели исследования, ибо открытие нового знания несовместимо с жесткими формами научной мысли и экспериментирования.

3) Свобода публикаций – необходимое условие научной деятельности.

4) Обеспечение постоянной связи ученых США с международной общественностью – основа их плодотворной деятельности.

В книге А.М. Кулькина отмечается, что «эта система принципов явилась основой теоретического, политического и правового самосознания ученых США». Характерно также понимание того, что «индивидуальные усилия ученых лучше всего координируются в случае отсутствия их координации».

Говоря об этом, автор книги отнюдь не идеализирует положение науки в США, вынужденной использовать фонды, выделяемые на оборону и дотации промышленных фирм. Однако те, от кого зависит распределение фондов на исследования, вынуждены считаться с тем, что несоблюдение этих принципов ведет к деградации науки и, соответственно, к уменьшению ее возможностей влиять на развитие технологии и обороны. Именно по этим соображениям военные ведомства США оказывают финансовую поддержку многим научным исследованиям, не имеющим прямого прикладного значения.

Организационные формы науки

Итак, наука самодеятельна, но она живет на «пособие», которое ей платит общество, и на косвенные доходы, получаемые ею за передачу знания. Как велико должно быть это пособие, кто и как его должен распределять? Как должна быть организована наука?

Естественно, что размер этого пособия определяет общество. Оно не может быть слишком щедрым, в то же время излишняя скупость может дорого ему обойтись. Надо сказать, что фундаментальная наука обходится сравнительно дешево, а отдает обществу сторицей. Число людей, занимающихся фундаментальными исследованиями, составляет сравнительно небольшую долю от числа всех научных работников – по приблизительным оценкам (а точными они быть не могут, границы всегда размыты) около 10%. Даже в Академии наук доля не превышает 50%. Правда, иногда инструменты фундаментальной науки – мощные ЭВМ, ускорители, телескопы – стоят довольно дорого. Но это дороговизна инструментального обеспечения, и при оценке особо больших затрат такого типа правомерно исходить из ожидаемых выигрышей прикладного характера.

А вот как распределять деньги, какие работы нужно финансировать – это решения лучше предоставлять самим ученым. Оценка сложности, ценности и значимости научных результатов может складываться только в научном сообществе в процессе демократического обсуждения компетентными людьми. Никакой администратор, стоящий вне этого сообщества, такую оценку провести не способен. Он может только довериться научному сообществу. Поэтому нужно заботиться о всемерном развитии демократических механизмов в научном сообществе и о привлечении этих механизмов к решению вопросов о финансировании научных исследований.

Самодеятельность науки, то, что она в каком то смысле самоуправляема, не означает, что она может существовать вне всяких организационных форм. Прежде всего, для своих внутренних целей наука вырабатывает те или иные административные механизмы – например, механизм отбора докладов на конференции или статей в журналы (программные комитеты, система рецензирования и т.п.). И вообще, всякая большая структура не может существовать вне административных рамок – они организуют и ее внутреннюю жизнь, и ее связи с обществом. Но эти рамки, эти административные механизмы могут соответствовать сущности науки, ее системе ценностей, а могут быть ей чужды, и, тем самым, тормозить, а иногда и отравлять ей жизнь.

Рассмотрим основные схемы, существующие в организации науки, а затем более подробно административную структуру, принятую для управления академической наукой в нашей стране.

Университетская формы науки. Здесь совмещаются профессии научного работника и преподавателя. Сотрудник университета тратит часть времени на преподавание и как бы за это получает большую часть своей зарплаты. Остальное время он посвящает научной работе, выбирая тему своих исследований по своему вкусу. Обычно преподавательская нагрузка на Западе не очень велика, и деятельность сотрудника университета оценивается по совокупности его занятий – преподавательской и научной работы. Само по себе сочетание преподавания и научной работы очень естественно. Преподавание расширяет кругозор научного работника, повышает его методологическую культуру и т.д. С другой стороны, очень важно, чтобы студентов учили люди, непосредственно работающие на передовом крае науки. Общение с ними заражает студентов необходимыми для творчества ферментами. В таких условиях естественным образом готовится научная смена, формируются научные школы.

Университетская форма организации науки в разных ее вариантах принята, в основном, на Западе, где в университетах, по оценкам, выполняется свыше половины всех фундаментальных исследований. Наша вузовская наука организована, увы, не так. Вузовский преподаватель задавлен непомерной педагогической нагрузкой (она в несколько раз превышает нагрузку его западного коллеги) и далеко не всегда способен работать в том темпе, которого требует от него современная наука. Тем не менее, в наших вузах проводится значительная часть фундаментальных исследований, в частности, теоретических работ.

Контрактные исследования. В организации исследований на Западе большую роль играют разного рода фонды, государственные и общественные (Национальный научный фонд, Фонд Форда и т.п.), финансирующие полностью или частично проведение тех или иных работ. Заметим, что решения о финансировании принимают не чиновники, а комиссии, состоящие из высококвалифицированных специалистов в данной области, рассматривающие заявки претендентов. Фондов много, и условия, на которых они субсидируют исследования, весьма разнообразны. Заметим только, что средства из этих фондов получают, как правило, люди, состоящие в штате университетов и других организаций. Существующая система хоздоговорных исследований в наших вузах охватывает только прикладные работы. Контрактная форма финансирования фундаментальных работ только начинает обсуждаться.

Бюджетное финансирование. Наконец, наиболее знакомая нам форма – бюджетная, когда для разработки той или иной тематики создается специальной учреждение (лаборатория, институт) и финансирует его, как правило, государство. Такого рода научные учреждения есть на Западе, так работают (точнее, работали до принятия постановления о новых формах финансирования науки) большинство учреждений нашей страны.

Управление наукой и самодеятельность

В какой мере организация науки и управление ею в системе Академии наук соответствует перечисленным выше принципам развития науки, принципам, которые необходимы для ее здоровья? Когда-то Академия являлась штабом фундаментальной науки и функционировала по органичным для этой науки принципам самодеятельности. За последние десятилетия она коренным образом изменилась, превратившись в мощную организацию, включающую сотни институтов, занимающихся не только фундаментальной наукой, но и большим объемом прикладных исследований. При этом существующая в стране Административная система наложила на Академию свой отпечаток, стараясь перенести туда структуру и формы управления, возникшие в других областях (прежде всего, в промышленности).

С точки зрения бюрократа, Академия наук – это своего рода Министерство науки, а институты – предприятия. Они работают по утвержденному сверху Плану, запуская продукцию – научные результаты. За работу этих предприятий отвечает их администрация, так же назначаемая сверху. Она обеспечивает работу коллективов, выполнение планов, поддерживая трудовую дисциплину, организуя вместе с общественными организациями социалистическое соревнование, движение за коммунистический труд и т.д.

Мы приводим эту точку зрения в намеренно утрированной, даже карикатурной форме. Конечно, реально наука в Академии наук развивается по присущим ей законам. В тех институтах или подразделениях, где существует прочная научная традиция, наука даже в самое застойное время продолжала быть наукой, а руководство оберегало ее от разрушительного влияния системы управления. Возникла своего рода феодальная структура, при которой влиятельный руководитель оберегал нужную ему вассальную группу ученых, которая самим своим существом повышала научный тонус своего учреждения. Но такие руководители оказывались не всюду, и многие начинания 60-х годов, когда провозглашались и даже проводились в жизнь принципы, соответствующие подлинному духу науки, так и не удалось сохранить. Сама же Административная система отнюдь не способствовала приходу к руководству тех людей, которые понимают самодеятельную суть науки, но стремилась выдвигать людей, стремящихся управлять наукой административными методами.

Перейдем теперь к реалиям управления и рассмотрим на нескольких примерах столкновение навязанных науке административных форм с ее самодеятельной сутью.

Кто может работать в науке? «Пособие», выдаваемое науке, – ресурс ограниченный. Поэтому одна из основных управленческих проблем состоит в том, кто это пособие имеет право получать.

Не пытаясь здесь обсуждать эту проблему во всей ее полноте, рассмотрим две относящиеся к ней реформы, проведенные за последние 15 лет. Первая из них относилась к механизму присуждения ученых степеней. Видимо, ее главной целью было воспрепятствовать проникновению в науку жуликов и повысить качество диссертаций. Был значительно ужесточен контроль надо всем процессом присуждения степеней, бюрократическая процедура, сопутствующая этому процессу, была сильно усложнена, количество времени и энергии, которое тратит диссертант на прохождение этой процедуры, резко возросло, а вот средний уровень диссертаций скорее упал.

Все дело в том, что задача эта не может быть решена бюрократическим путем. Суть проблемы проста и банальна. Диссертация, как и всякая научная работа, должна оцениваться по принятым в науке нормам. Оценку должны давать специалисты. Их должно быть достаточно много, чтобы учесть разные точки зрения. Всякий бюрократический механизм (а какой-то механизм необходим) должен соответствовать этим научным нормам и не мешать их проявлению. В основном, и старый, и новый механизм защиты удовлетворяет этим требованиям. Работы обсуждаются в тех подразделениях, где они выполнены, проводятся предзащиты, работы оценивают оппоненты, обсуждает ученый совет, где может выступить любой человек. И в тех случаях, когда этот механизм буксует, это происходит не потому, что плох сам механизм, а потому, что участвующие в нем люди не соблюдают норм научной этики: либо просто не дают себе труда ознакомиться с работой, либо при ее оценке пользуются не научными, а совсем другими соображениями (личными связями, указаниями начальства и т.д.). Еще хуже, если эти люди являются научными работниками только номинально, а на самом деле наукой не занимаются. Такое, увы, тоже бывает. В результате нередко положительно оцениваются работы, такой оценки недостойные, и в науку попадают люди, которые в ней работать не могут. А иногда не пропускаются и хорошие работы.

Так что основная проблема – это повышение уровня научной этики и оздоровление нравственного климата в науке. Естественно, что эта проблема не может быть решена административными средствами. Но соответствующий механизм может способствовать здоровой обстановке, а может мешать ей. Проведенная реформа скорее ухудшила дело. Излишняя регламентация – утверждение темы заранее, в самом начале аспирантского срока, стремление к «выполнению плана» аспирантурой, требование к обязательному «внедрению» результатов, которое чаще всего удовлетворяется добыванием липовых актов о внедрении, – все это не способствует улучшению нравственного климата. Более удобным руководителем аспиранта оказывается не творчески активный ученый, а умелец, способный удачно сформулировать диссертабельную (т.е. гарантированную от неуспеха именно отсутствием новизны) тему. Плохая диссертация – это все же выполнение плана, а творческая неудача сулит неприятности обоим – и учителю, и ученику.

Часто узок состав специализированных советов, они назначаются сверху и далеко не всегда туда входят действительно ведущие ученые. Еще хуже обстоит дело с советами ВАКа, это скорее тайные канцелярии, неизвестно, кто в них состоит, решения их практически не мотивируются, их нельзя обжаловать. О громоздкости всей процедуры уже говорилось.

Вторая недавняя реформа касалась системы оплаты и переаттестации сотрудников. Реформа тоже была чисто бюрократической. В чем-то, может быть, она и была разумной. Но основная ее направленность, на наш взгляд, вредна. Оценка деятельности научного работника, по сути дела, отдается в руки начальства – состав аттестационных комиссий очень узок, а именно эти комиссии, назначенные начальством и состоящие в основном из администраторов, а не научная общественность, оценивают работу людей в науке.

План. Как и всякий человек, научный работник составляет какие-то планы. Но, даже увязнув в конкретной работе, вы весьма приблизительно можете сказать, какие результаты вы получили и когда ее закончите. И что значит – закончите? И не возникнет ли по дороге желание заняться чем-то еще, может быть, более важным – вы сами можете получить неожиданные результаты, либо узнать о результатах ваших коллег, и это может изменить ход работы, иногда радикально. Но вы должны иметь план на пятилетку, с указанием сроков работы, сроков результатов. И уточнять его каждый год, составляя годовые задания. Более того, ваш план должен быть составной частью планов сектора, план сектора – входить в план отдела, план отдела – в план института. Более, планы институтов координируются, есть головные организации и т.д. И все должно быть стройно, логично. И утверждено начальством – на всех уровнях. Конечно, реальная жизнь в эту схему не укладывается и обычно существует независимо от схемы (чаще всего за счет двойной бухгалтерии). В лучшем случае вы платите за это составлением кучи бумаг, не слишком точно отражающих вашу реальную работу, а разумный руководитель смотрит на это сквозь пальцы. В худшем (и для вас, и для науки) действительно работаете по плану, кем-то составленному, а интересующую вас работу делаете в «свободное время», вопреки требованиям руководства.

Трудовая дисциплина. Внутренняя дисциплина – важное качество научного работника. Хорошо тому, кто воспитал в себе это качество с детства. А то приходится всю жизнь держать себя за шиворот, бороться с ленью, с разболтанностью. Наука жестока. Не дай Бог, расслабишься на год, на два (мало ли что – болезнь или какие-нибудь обстоятельства) – не факт, что сможешь работать дальше. Но от вас требуют «трудовой дисциплины». А это к научному труду отношения не имеет. Это значит – ходить на работу от звонка до звонка. А в комнатах тесно – метра по три-четыре квадратных и по полстола на нос (стульев и то меньше, чем сотрудников). Телефон все время звонит, кто-то на машинке стучит (хорошо еще, что отдельские машинистки полулегально работают дома – профессиональную машинистку трудно заставить ходить на службу, она цену себе знает). Все время кто-нибудь заходит, приносят какие-нибудь бумаги, чего-то от вас хотят. Разговоры. В таких условиях можно провести семинар (выгнав всех лишних из комнаты), что-нибудь обсудить, делать черную работу – благо, ее всегда много. Но думать или статью писать – на это в таких условиях способны немногие. Поэтому, чтобы работать, на работу лучше не ходить. Работать удобнее дома или в библиотеке (у экспериментаторов все, наверное, иначе, хотя и им нужно думать и статьи писать).

Непосредственный начальник это обычно понимает. Но институтское начальство – уже не всегда. Тем более, что из Президиума АН примерно раз в год идут грозные бумаги о дисциплине, отмене всех библиотечных дней, дней работы на дому и т.д. И бдит отдел кадров, бегает с проверками народный контроль, сыпятся выговоры за нарушения. Жизнь, конечно, берет свое. И хотя формально разрешены только отдельные «местные» командировки в другие организации, все равно часть времени люди работают дома или в библиотеке – нужно же работать, за это приходится платить враньем, оформлением мифических командировок, записями в разные журналы и книги – какая работа выполняется вне стен института, кто разрешил, что сделано и т.д.

И при всей показной строгости научных работников то и дело посылают на овощную базу, на картошку, на стройку, а то и просто улицу подметать. И, несмотря на заверения с самых высоких трибун, что люди должны заниматься делом, это безобразие и беззаконие продолжается, и конца ему не видно. Вся система этой так называемой «шефской» работы глубоко безнравственна. Прежде всего, людей отрывают от дела, посылая их на работу, которая почти всегда плохо организована, а часто просто бессмысленна (в этом году не раз сотни научных работников нашего института собирали отдельные зеленые картофелины, оставшиеся после комбайновой уборки на полях «подшефного» колхоза). С другой стороны, использование такого бесплатного, поистине невольничьего труда (стоит отказаться от сомнительного эвфемизма «шефство» и называть вещи своими именами), только развращает соответствующих хозяйственников, будь то колхоз или овощная база.

Существующее трудовое законодательство разрешает временный перевод на «необусловленную трудовым договором работу… для предотвращения или ликвидации стихийного бедствия,… гибели или порчи государственного имущества» (статья 26 Кодекса законов о труде РСФСР). Видимо, администраторы, посылающие в течение десятков лет миллионы людей «в колхоз» или на овощные базы, считают саму существующую систему производства и хранения сельскохозяйственных продуктов «стихийным бедствием», неизбежно вызывающим «гибель и порчу этих продуктов».

Псевдодеятельность. Как и во всех других организациях нашей страны, в научных учреждениях принимаются социалистические обязательства, ведется социалистическое соревнование, существует движение за коммунистический труд, работает народный контроль, проводятся «методологические» семинары. В последнее время много пишут о том, что почти всюду эта деятельность сводится к показухе, к составлению массы бумаг и не имеет обычно почти никакого отношения к реальной работе и жизни людей, якобы принимающих в ней участие. Бессмысленность большей части этой деятельности в научных учреждениях очевидна. Действительно, какие «соцобязательства» может принимать научный работник? Он как уже говорилось, просто должен работать «на полную железку», чтобы не отстать от своих коллег, чтобы его работа имела смысл. И не нужно ему ни с кем соревноваться, набирая в этом соревновании нелепые баллы, которые оценивают казенную бумагу, заказанную вышестоящим чиновником, гораздо выше, чем научный доклад или публикацию… Зачем человеку с высшим образованием, а то и с ученой степенью, политинформация? Он умеет чи ...