Возможен ли в России честный конкурс?
В западном мире конкурсная система сегодня используется повсеместно: от выборов в парламенты и распределения бюджетных средств до приема абитуриентов в вузы и присуждения различных премий. В России же ситуация не так проста: казалось бы, конкурсы не менее популярны, однако их правила составлены бездумно и бестолково, участники стремятся избежать их любой ценой, а результатам экспертиз никто не верит. Общее мнение участников и организаторов российских конкурсов – профанация, жульничество, халтура, – и эта оценка не так далека от истины. «Полит.ру» публикует сокращенный вариант статьи Сергея Циреля, в которой автор пытается понять, что заставляет россиян протестовать против банальной процедуры конкурса и непременно искать обходные пути, а также предлагает свои варианты решения этой проблемы. Полный вариант статьи будет опубликован в одном из ближайших номеров журнала «Общественные науки и современность».
Чтобы избежать коррупции, справедливо выбрать лучших абитуриентов в вузы, отобрать лучший проект или бизнес-план, дешевле закупить материалы и оборудование для бюджетных организаций у нас повсеместно проводят конкурсы и экспертизы. Казалось бы, так и надо делать, лучших способов никто не придумал. И в то же время все, кто сталкиваются с конкурсами, стонут от них и стараются всеми силами их избежать. Общее мнение участников и организаторов конкурсов – профанация, жульничество, халтура, бесцельная трата времени и др., включая самые нецензурные эпитеты.
Но почему наши конкурсы и экспертизы столь плохи? Ведь, в других странах проводят выборы, конкурсы и экспертизы, выбирают президентов страны, депутатов, студентов, различных «мисс Трухляндия», лучший кинофильм и т.д. по конкурсу, проводят экспертизы проектов и научных статей, а у нас бегут от конкурсов как черт от ладана. В чем же такая наша особенность?
Избегание конкурсов, выборов, экспертиз и других случаев прямой конкуренции свойственно не только России. Из книги Р.Бенедикт[1] мы знаем, сколько усилий предпринимают японцы, чтобы избежать прямой конкуренции. «Испытуемые, добившиеся успеха, допускают мало ошибок и демонстрируют высокую скорость, работая в одиночестве, начинают ошибаться и замедляют темп при появлении конкурента… Японцы столь остро воспринимали конкуренцию как агрессию, что переключались на свое отношение к агрессору, вместо того чтобы сконцентрироваться на выполняемых действиях». На эту особенность японской культуры обращают внимание и другие авторы. Как пишет В.В. Овчинников[2]: «В крупных частных корпорациях и государственных учреждениях часто создаются клубы одногодков, то есть людей, принятых на работу одновременно. Все они ревниво следят за «равнением в шеренге». Выдвижение одних дает основание другим претендовать на то же самое. Возможности для этого, однако, сужаются с каждой ступенью. И как только кто-то из данного поколения получает ранг заместителя министра или члена совета директоров, всем его ровесникам по неписаной традиций надлежит подавать в отставку».
Но Россия – это совсем другой случай. В России поражение не ведет к фатальным переменам в карьере и судьбе, как правило, оно вообще почти не имеет никаких дополнительных последствий. Отставание на полкорпуса, безусловно, понижает статус побежденного, но не лишает доброго имени или возможности победить в другой раз. Более того, популярная поговорка «за одного битого двух небитых дают» (в полном виде 60-65 тыс. упоминаний в «Яндексе», первые три слова – 5 миллионов упоминаний!) даже поднимает побежденного над победителем.
Но не только поражение в честной борьбе, проигрыш твоего проекта, предложения, произведения, но даже публичный позор, обвинения в краже, плагиате, подлоге, клевете и т.д. не приводят к окончательной потере доброго имени. После некоторого, как правило, не слишком долгого периода «общественной епитимьи» статус пойманного на гнусном поступке поднимается вновь и восстанавливается либо полностью, либо почти полностью (все же встречаются люди со значительно более строгим понятием чести, чем у большинства соотечественников).
Казалось бы при таком общественном отношении к проигравшим конкурсы и экспертизы в России должны проходить не хуже, а даже лучше, чем в западных странах. Но ничего подобного, все стремятся избежать конкурсов, их результатам не верят (подделали, обманули, засудили…), а сами правила конкурсов составлены бездумно и бестолково.
Первое возможное объяснение (которое чаще всего приходило в голову моим собеседникам) – это авторитарный иерархический характер русской культуры. Мол, любой начальник или даже самый маленький человечек, на время получивший власть над чем-то (или над кем-то), не хочет отдавать свое право выбирать бездушным правилам конкурса или мнению беспристрастного (в идеале) неподчиненного ему эксперта. С этим утверждением трудно не согласиться, но оно, очевидно, не отражает всего комплекса негативного отношения к конкурсам в России. Тем не менее, в качестве эксперимента на минуту поверим в полноту этой версии. Тогда в число авторитаристов, если не самодуров, попадут многие тысячи профессоров и доцентов, не признающих письменных экзаменов, и отдающих предпочтение личной беседе с экзаменуемым (зачастую более трудоемкой). Но более всего нас удивят результаты бесед с толковыми студентами – они ведь тоже чаще предпочитают личный разговор с профессором анкетам и тестам.
Еще чаще люди не доверяют результатам различных экспертиз, даже если их проводили опытные высококвалифицированные специалисты. «Начальство приказало», «ведомственные интересы (или интересы фирмы)», «собственная заинтересованность (обычно подразумевается небескорыстная)», «за что заплатили, то и написали», «проверял работу друга, знакомого, знакомого знакомых», «правила написания отзыва столь дурацкие, что настоящего мнения выразить невозможно», «не было никакого интереса, отзыв написали за пять минут, не вникая в суть дела» и т.д. И очень часто критики оказываются правы. Отметим, что в мотивы пренебрежительного отношения к результатам экспертизы входит не только приказ начальства или коррумпированность эксперта, но вместе с ними, наоборот, полная незаинтересованность эксперта. Выходит и то плохо, и это плохо. Так что мотив авторитарного подавления конкурсного механизма заведомо не охватывает всех случаев. Тем более, он не может охватить заодно и экспертизу, ибо при авторитарном способе управления начальник никак не менее заинтересован в независимых мнениях экспертов (которые он может принять во внимание, а может и вовсе не заметить), чем при демократическом.
Второй очевидный мотив – это коррумпированность. Несмотря на свою простоту и широкую распространенность, его мы также не можем объявить единственной или просто главной причиной провала конкурсов и экспертиз. Ведь не подозреваем же мы в коррумпированности каждого профессора или доцента, предпочитающего устный экзамен письменным тестам.
Третий мотив, о котором уже шла речь – это, наоборот, незаинтересованность, небрежность. Его мы не будем подробно разбирать, так как речь на самом деле идет о двух вещах. С одной стороны, действительно – о неорганизованности, небрежности, неумении рассчитывать время и т.д., с другой стороны – о пренебрежительном отношении ко всем конкурсам, отзывам, экспертизам. Первая вещь – это характеристика плохо институализированной русской культуры вообще, и многих ее представителей в отдельности. Вторая – следствие других причин низкого качества конкурсов и экспертиз в России, в конечном счете заставляющих не слишком хорошо организованного человека именно эту работу выполнять кое-как и в последнюю очередь.
Другой серьезный и глубокий мотив, как нам представляется – это хофстедевское «избегание неопределенности»[3]. По результатам различных исследований, которые проводили или анализировали в своих работах Ю.В. и Н.В Латовы[4], у российской публики (за явным исключением студенчества и вообще молодого поколения) значения индекса «степени избегания неопределенности (UAI)» достигают величин, близких к мировым рекордам.
Здесь необходим целый ряд оговорок. Первая оговорка состоит в том, что из всего букета описания индекса UAI у Хофстеде (конфликты рассматриваются как угроза стабильным отношениям, сильная потребность в консенсусе, отчетливое неприятие риска, стремление всячески уклоняться от неудач, сильная потребность в детальных законах и правилах и т.д.) российской культуре в основном свойственна лишь малая часть, связанная с самим названием индекса, – избегание неопределенности ситуации и необходимости выбора. Вообще, по-видимому, Г. Хофстеде слишком размашисто объединил в единый индекс три разных способа избегания ситуаций неопределенности и личного выбора:
- подчинение детализированной иерархии (японский или корейский способ);
- следование детализованному своду правил (способ, свойственный традиционной еврейской культуре и в меньшей степени немецкой и другим северогерманским культурам);
- подчинение вождю, его последним указаниям и его представителям (российский способ).
Эти способы могут сочетаться между собой (например, «немецкий порядок» дополнялся властью фюрера, а китайская иерархия – почти неограниченной властью императора и его чиновников), но могут и вступать в противоречие между собой. Вторая не менее важная оговорка – это необходимость учитывать иные черты российской культуры. По общему мнению российской культуре свойственен фатализм, вера в независящее от нас стечение обстоятельств, не подразумевающее активных действий героя (не приводя результатов социологических опросов, ограничимся ссылкой на главу «Фаталист» в «Герое нашего времени»). Казалось бы, фаталист должен равнодушно («философски») относиться к любым тестам, конкурсам, экспертизам, полагая, что все равно результат заранее предопределен или по крайней мере зависит от чего-то, не подвластного людям.
Но стереотип российской культуры далеко не столь однозначен, наряду с фаталистической верой в судьбу российской культуре одновременно (хотя и не с таким постоянством) свойственен безграничный волюнтаризм, вера в возможность переломить ход событий в самой крайней ситуации, сделать что-то вопреки логике, вопреки любым ограничениям. Это сочетание при всей своей парадоксальности фактически вошло в стереотип описания национальной культуры.
При этом промежуточные случаи пользуются наименьшим уважением. В состав самых нежелательных путей отбора попадают экспертиза, где приговор (не обязательно окончательный) твоему труд выносят эксперты; конкурс, где твои знания (пригодность к какой-то деятельности) оценивает неведомая тебе комиссия, состязание (например, спортивное), где решение выносят судьи и/или ревущая толпа и т.д. В тот же список с некоторыми незначительными оговорками попадают демократические выборы и состязательный суд (в первую очередь, суд присяжных).
Что заставляет россиянина протестовать против подобных способов решения, искать обходные пути, блат, заступничество сильных мира сего, попросту давать взятку? Почему человек не хочет покорно ждать решения, выносимого легально назначенными «оценщиками» по заранее сформулированным правилам? Причем, как легко понять, нежелание принять результаты конкурса или экспертизы – это не фатализм и пассивность, а зачастую, наоборот, незаурядная активность. Попробуй найди за несколько дней или часов того облеченного властью и коррумпированного чиновника, который способен повлиять на окончательное решение, или того большого начальника, которому можно пасть в ноги, сумей прорваться к нему на прием и найди слова, которые разжалобят каменное сердце! К сожалению, эта недюжинная активность направлена не на созидание системы экспертизы и объективного выбора, а на ее полное разрушение.
Одну из причин мы уже упоминали выше – это недоверие к суду равных; по широко распространенному мнению право судить – прерогатива высших, с чем согласны и сами высшие (что вполне понятно), но и низшие тоже. Только решение высшего начальства воспринимается как фатум, как окончательный приговор, как непреодолимая воля или естественный ход событий. Как писал А. Блюм[5], в России почтение к первым лицам сочетается с недоверием к промежуточным инстанциям, неприятием любой явной власти, отличной от власти центральной. И.Г. Яковенко[6] считает, что в России принято различать духовную инстанцию «Власть» со прописной буквы и государство (лучше сказать, чиновничество) – «социально-политический институт, недолжный, греховный тип исторической реальности».
Вторая, по-видимому, более важная причина – это неуважение к правилам и законам, неприятие формальных правил, неспособных охватить всех жизненных случаев. В своей статье[7] я разделил культуры народов на «теплые» и «холодные». В группу «холодных», имеющих и уважающих свои законы, обычаи и правила попали одновременно западные и дальневосточные культуры. В группы «теплых» культур, у которых правила плохо устоялись, и в самых стандартных ситуациях заново складываются отношения не между носителями социальных ролей, а между конкретными людьми, попали культуры России, Латинской Америки и Африки. Неустойчивость правил, неуважение к ним влекут за собой их крайне низкое качество – наши законы противоречат сами себе и еще больше друг другу, к ним постоянно дописывают дополнения, изменения, подзаконные акты, инструкции к подзаконным актам. А в решающий момент высокие начальники могут вообще наплевать на закон, приняв какой-то новый акт, имеющий мало точек пересечения со всей действующей системой законодательства.
Перманентно низкое качество законов и перманентное неуважение к ним порождают наплевательское отношение у законотворцев, которые, выслуживаясь перед начальством или попросту за взятку, кроят и перекраивают законы до совершенно неудовлетворительного состояния. Кроме того, само начальство, несмотря на давность падения самодержавия, по-прежнему полагает, что законы пишутся только для подданных, а они свободны в своих решениях от любых ими же подписанных бумажек. Конечно, в демократическом государстве (согласно Конституции) государстве об этом крайне редко заявляют вслух, но скандалы типа «Алтайгейта» высвечивают истинное отношение высшего начальства (в том числе ответственного за проведение процедуры принятия законов) к любым правилам.
А если равные нам (судьи, члены комиссий, эксперты) судят по таким плохим и неустойчивым законам, то на чем основано их право судить нас и результаты нашего труда? Почему их личная корыстная или бескорыстная подгонка своих взглядов, мнений, интересов (отсутствия интереса), личных расчетов, карьерных соображений, взаимоотношений с третьими лицами под корявые правила – это высшее решение для нас? Мы тоже не лыком шиты (или, наоборот, шиты тем же самым лыком) и сами можем поискать высшего суда, справедливости или удовлетворения собственных интересов (эти понятия и цели могут путаться и мешаться) в других местах, не менее почтенных, чем «ихние» комиссии.
Таким образом, неуважение к законам порождает низкое качество законов, а низкое качество стимулирует еще большее неуважение к ним. И лишь взятка, чье-то бескорыстное заступничество или слова большого барина могут выпутать нас из причудливых кружев и страшных удавок бестолковых и противоречивых правил.
Предыдущие примеры в основном оправдывали нежелающих принимать результаты конкурса или экспертизы, но есть вещи, не заслуживающие столь развернутого оправдания. В любом уничижении результатов конкурсов и экспертиз, кроме справедливых ссылок на плохие правила, низкие достоинства экспертов, их коррумпированность, зависимость от кого-то, недобросовестность, леность и т.д. есть и другое – страх перед публичным справедливым судом, перед турниром по гамбургскому счету, перед соревнованием, в котором выясняется, сколько на самом деле стоят твои знания, умения и даже сила твоего желания победить. Недостаток терпения, выдержки жить в состоянии неопределенности, отсутствие готовности стоически переносить поражения и т.д. И это тоже присутствует в нашей культуре. И очень близко от причин, по которым у нас так мало умеющих и желающих вести честный бизнес.
Но, как известно, любой недостаток – это продолжение наших достоинств, ну а достоинства могут быть продолжением недостатков. Нежелание и неумение проводить конкурсы и экспертизы по заранее заданным правилам оттачивают искусство экспертизы без правил. К числу самых популярных искусств подобного сорта относится устный экзамен – экзаменатор угадывает области знания и понимания (и, наоборот, незнания и непонимания) предмета экзаменуемым и потом долго топчется именно по этим областям. Как легко видеть, такой экзамен состоит из двух этапов – 1) неформального поиска областей, по которым надо топтаться, и 2) более формализованного топтания по этим областям. Исходя из такого (разумеется, не слишком точного) описания, легко увидеть и недостатки подобной проверки – многие области хороших знаний (и/или полного невежества) могут оказаться пропущенными, придается слишком большое значение некоторым частным вопросам в ущерб всем остальным; начиная с определенной стадии экзамена, экзаменатор скорее не проверяет знания студента, а уточняет свое уже сложившееся мнение и т.д. И тем не менее, как правило, опытный экзаменатор, действительно, вместо беглой пробежки по необъятной территории изучаемого предмета, тщательно осматривает самые важные места и выносит достаточно обоснованное мнение, в глубине души не оспариваемое и самим студентом.
Это правило двух этапов – неформального поиска важнейших мест (сторон, аспектов и т.д.) и более формализованного их анализа вполне переносится на экспертизу самых загадочных явлений. В качестве примера можно привести разбор феномена «жизни после смерти», сделанный замечательным российским историком А. Гуревичем[8], ссылаясь на средневековые свидетельства. В своей небольшой популярной статье «Жизнь после жизни», или Нечто о современности, он показал, что тогда люди в состоянии клинической смерти видели не светлый туннель, а то, что им полагалось видеть в соответствии с их верой – Страшный суд, рай, ад, Деву Марию и т.д. И их слова, в том числе предсмертный бред, включавший ответы на Страшном суде, были такими же свидетельствами совсем иной картины ухода в иной мир, как и наблюдения наших дней. Смотря на это явление с другой, неожиданной для многих стороны, то, что казалось «медицинскими фактами», превращается в социально-психологический феномен, а явления разных эпох сливаются в единую картину.
Можно было привести еще немало примеров, когда неформальная экспертиза, основанная на интуитивном (полуинтуитивном) выборе области, к которой относится анализируемая проблема, дает нетривиальные результаты, недоступные формальной экспертизе. К кругу таких примеров, на взгляд автора, относятся и наиболее эффектные результаты футурологии, и вообще вся проблема прогноза будущего, но это тема отдельной статьи. Однако никакие достижения в неформальной экспертизе сложнейших проблем не могут заменить решение банальной для западной культуры задачи[9] – массового проведения конкурсов и экспертиз по рядовым поводам и вопросам, включая выборы в парламенты и советы различных уровней, прием абитуриентов в вузы и новых сотрудников на работу, распределения бюджетных средств без взяток и откатов… Автор, естественно, не знает чудодейственного способа избавиться от коррупции чиновников, самодурства начальства, блата, «радения родным человечкам» и т.д. Поэтому ограничимся лишь некоторыми достаточно тривиальными замечаниями.
Если даже в Японии с ее полным неприятием лобовых столкновений удается проводить экспертизы, конкурсы и выборы в парламент (разумеется, качество японского парламентаризма весьма уступает лучшими европейским образцам[10]), то вряд ли в России, где даже нельзя точно определить главную причину массовых провалов конкурсов и экспертиз, есть абсолютно непреодолимые препятствия к их проведению. Более того, опыт приема на работу в новые фирмы, сдачи экзаменов TOEFL (и других экзаменов) по международным правилам, обучение студентов и аспирантов в западных университетах, участие в иностранных конкурсах, говорят о том, что даже без специальных усилий среди молодого поколения происходят подвижки, повышающие уровень проведения конкурсов в России (что удивительно хорошо коррелирует с более низкими значениями хофстедевского индекса неопределенности у молодого поколения[11]). Разумеется, резкое снижение частной инвестиционной деятельности и приема на работу новых сотрудников в частных фирмах при одновременном расширении государственного финансирования с его откатами, блатом и т.д. тормозят этот процесс и грозят повернуть процесс вспять, но пока, как мне кажется, баланс либо нулевой, либо положительный.
Другим, как нам кажется, полезным действием, было бы прекращение навязывания конкурсной системы там, где она явно превращается в карикатуру (советская уравниловка на фоне имитаций конкурсов была бы скорее шагом вперед, чем отходом назад). Кроме того, можно было хотя бы в порядке эксперимента попробовать отменить те виды конкурсов и экспертиз, которые давно уже потеряли всякое сходство с честной оценкой и соревновательным процессом. Например, заменить защиты диссертаций, результат которых заранее известен, и оппоненты выступают не как противники или независимые эксперты, а как группа поддержки, обязательным выступлением автора диссертации на семинарах в 5-10 ведущих научных учреждениях с предварительной рассылкой автореферата 200-300 ведущих специалистов[12]. Или попробовать принимать абитуриентов в вузы по французскому образцу, т.е. с большим перебором, а потом требовать от них сдавать вступительные экзамены (по специальным дисциплинам) по окончании первого курса. Ну и напоследок, отменить систему закупки всего и вся в бюджетных учреждениях по т.н. «конкурсам», возможно, это даже привело бы к росту коррупции, но высвободило бы множество рабочих рук, а отвращение к слову «конкурс» стало бы хоть немного меньше.
[1] Бенедикт Р. Хризантема и меч: модели японской культуры. СПб: Наука, 2004.
[2] Овчинников В.В. Ветка сакуры. М.: Молодая гвардия, 1975.
[3] Hofstede G. Culture's Consequences: Intern Differences in Work-related values. London, 1980; Hofstede G. Culture's consequences: Comparing values, behaviors, institutions and organizations across nations. 2nd ed. Sage Publications. 2001.
[4] Латов Ю.В., Латова Н.В. Открытия и парадоксы этнометрического анализа российской хозяйственной культуры по методике Г. Хофстеда // Мир России. 2007. № 4; Латов Ю.В., Латова Н.В.. Этнометрические подходы к сравнительному анализу хозяйственно-культурных ценностей //Вопросы экономики. 2008. № 5.
[5] Блюм А. О политической системе в России после путинских реформ // Неприкосновенный запас, 2004, № 6(38).
[6] Яковенко И.Г. Политическая субъектность масс. М.: Новый хронограф, 2009
[7] Цирель С.В. QWERTY-эффекты, path dependency и закон Седова. // Общественные науки и современность. 2005, № 5.
[8] Гуревич А.Я. «Жизнь после жизни», или Нечто о современности и средневековье. // Знание-Сила, 1990, № 11.
[9] Характеристика «банальный» отнюдь не означает абсолютную честность и объективность всех западных конкурсов и экспертиз, политических выборов или судов присяжных. Все слышали о многочисленных скандалах, связанных с выборами, конкурсами и экспертизами в западных странах; в дополнение к ним автор может присовокупить лично ему известные примеры коррупции и блата и еще более многочисленные примеры недопустимо большого влияния культурной и научной моды, превратно понятой политкорректности и общественного мнения в целом на результаты конкурсов и экспертиз. Тем не менее, конкурсы, выборы, экспертизы, суды и т.д. в западных странах проводятся, а оспаривание их результатов представляет собой скорее исключение, чем правило. Более того, многочисленные примеры показывают, что при известных способностях, старании и внимании к формальным и неформальным традициям и моде у никому неизвестного российского человека есть шансы выиграть у аборигенов, имеющих куда большие возможности личных контактов с членами жюри.
[10] Впрочем, последние выборы в Японии показали, что принципиальное отличия ее «полуторапартийной стран» от российской.
[11] Возможно, часть разгадки такого хорошего совпадения различных оценок заключается не в культурологических, а в возрастных различиях: чем старше человек, тем в среднем он менее комфортно себя чувствует в неопределенных ситуациях, требующих неочевидных актов выбора.
[12] Конечно, «стыд – не дым, глаза не выест», но даже в России невозможно публично опозориться 5-10 раз подряд без заметного ущерба для репутации.
07 октября 2009, 00:39 Сергей Цирель
http://www.polit.ru/research/2009/10/07/chestnyikonkurs.html
Отправлено: 19.10.09 03:33. Заголовок: ПОЛИТ//Возможен ли в России честный конкурс?
