... сле, что его не заставляют втискиваться в рамки марксистской догматики. Но идеологемы можно выстроить на основе любой доктрины, если идеология усваивается именно как догмат, а не принимается как результат личных размышлений о роли и месте определенных явлений в системе.
Историзм в советской науке не был одним из возможных или даже необходимых подходов к любой проблеме. Он был сакральным принципом. Все надлежало рассматривать с позиции генезиса и в развитии. Право на синхронный и, тем более, системный анализ приходилось отстаивать. Историзм как сакральный принцип фактически делил историю на “ценную” и “неценную”, “нужную” и “ненужную”; соответственно, такому же делению подвергалась и культура. Поэтому подлинного историзма в советской науке вообще не могло быть - он не может существовать там, где присутствует оруэлловское Министерство Правды.
Сегодня мы часто наблюдаем две крайности:
Легитимизация новых позиций, новых интерпретаций происходит не путем подлинного понимания места старого или нового в системе смыслов, куда определенным образом включены генетически разновременные смыслы, а через формальную отсылку к заново сакрализованной традиции. С некоторых пор на Фрейденберг или Тынянова начали ссылаться по той же схеме, по которой некогда ссылались на Белинского и Маркса: важен ритуал ссылки, а не действительный смысл исходного текста, который нередко сам нуждается в интерпретации, поскольку утерян контекст, в системе которого “авторитетный” текст в свое время функционировал.
Факты преподносятся как ценные уже в силу своей фактичности, вне всякого соотнесения с историей и системой, как если бы эмпирический факт можно было обнаружить натуральным образом, как гриб под деревом. Но даже потенциально плодотворный материал не превратится в ткань без нитей основы, образуемой установкой исследователя, его теоретической конструкцией.
Системность не противостоит историзму; напротив того, она является условием исторического анализа.
5. Мир, “сотворенный” наукой. Я не имею здесь в виду мир знаний, понимаемый в духе Поппера как еще одна реальность. Пафос, вложенный Шрейдером в противопоставление эвристики 20Н) “наука описывает “готовый” мир” и эвристики 20Р) “наука одновременно описывает и “творит” мир”, имеет, как мне кажется, более широкую направленность. А именно: любая “сильная” теория или модель, получившая признание, с какого-то момента начинает жить собственной жизнью и влиять не только на тот объект, который она описывает, но и на того или тех, кто ее в свое время создал, так сказать, своими руками. Онтологизация моделей, сопровождающая возрастающую роль науки в “готовом” мире, не есть плод случайных заблуждений и тем менее - плод злого умысла. По-видимому, это закономерный процесс, своего рода неизбежное следствие глубинного человеческого стремления существовать в мире законосообразном, а не хаотичном.
В качестве частного случая “сотворения мира” наукой Шрейдер привел пример из психиатрии, где психоаналитическое изучение личности заведомо действует на самое личность. Сегодня к этому можно добавить исходившие первоначально из научных кругов представления о влиянии на нашу психику так называемой “виртуальной реальности” и их дальнейшее влияние на умонастроения более широкого круга лиц.
Интересно, что здесь мы имеем дело с влиянием первого и второго порядков. Массовое пришествие компьютеров началось в нашей стране в начале 90-х годов, массовое приобщение к Интернету только начинается. Телевизоров же в нашей стране уже давно больше, чем холодильников. Реальность на экране телевизора столь же виртуальна, как и реальность на мониторе компьютера, но влияние телевизионной реальности до недавнего времени обсуждали скорее на бытовом уровне, порицая недолжное содержание телепередач по аналогии с дурным влиянием на нравы бульварной литературы и сцен насилия в кино.
И только недавно в нашей печати появились систематизированные и профессионально аргументированные размышления о том, что телевидение, составляя важную часть среды обитания, заставляет нас жить в особой, специально конструируемой социально-политической и психологической реальности. Эта реальность нигде, кроме как в телевизионном модусе, не существует и является виртуальной в терминологическом смысле слова.
Влияние второго порядка прослеживается на следующем шаге. Упомянутые профессиональные соображения социологов и психологов в профанированном виде тиражируются масс-медиа, а затем причудливым образом смыкаются с тем, как воображается “виртуальная реальность” массовым сознанием. Как следствие, виртуальная реальность обретает модус просто реальности и уже именно как миф пропитывает жизнь образованных людей.
Другой пример из области “чистой” науки также весьма красноречив. В одной из работ авторы размышляют о том, на каких именно путях и способах упорядочения “готового” мира физической реальности базируется здравый смысл, и затем сравнивают с этими способами самые общие естественно-научные схемы упорядочения мира [13]. Беспримесный “здравый смысл”, свободный от последующих рационализирующих описаний, авторы находят в сфере архаичных, мифических представлений человека об окружающем мире. Предлагается вполне убедительная схема описания этих представлений - космогония, структурные и регуляторные механизмы и т.д. Далее сходным образом анализируются естественно-научные схемы понимания и объяснения мира. В итоге авторы приходят к выводу, что некоторые фундаментальные схемы понимания и объяснения имплицитно содержатся как в древних мифических, так и в современных научных представлениях.
Не обсуждая этот вывод по существу, я обращаю внимание читателя на метод, которым он получен. Разумеется, если смотреть “с птичьего полета”, многое в мифологических представлениях и в представлениях научных покажется сходным, потому что люди, творившие мифы, похожи на нас тем, что они - люди: они рождаются и умирают, они взаимодействуют с природой и социумом. Это “сходное” (пусть в широком смысле слова) и поддается описанию по предложенной схеме. Категорически непохожее описать в наших понятиях просто не удается: мы умеем научно “сотворить” мир, похожий на мифологический, как мы понимаем последний. То есть по необходимости в рациональных терминах. Не напрасно Шрейдер любил повторять, что наука теряет объективность, когда забывает о своей субъективности.
Вместо заключения
В частном письме младшему другу наш современник, тоже ушедший от нас недавно и безвременно, написал следующее:
“Я неверующий. Но чем дольше я живу, тем яснее делается моему уму и чувству, что я не один. Чувство соприсутствия у меня бывает совершенно физическое. Вот вчера я сидел в темном купе (все спали) и чувствовал физическую слитность с снеговой равниной, бегущей за окнами. Все равно - пыль ли я атомная и материальная или сгусток информации, включенный в неведомую мне игру мировых структур, или же, наконец, бессмертная душа в руках Отца, или просто щепка, брошенная в весенний ручей, - я все равно не один. И, идя наперекор рутине мира и подчиняясь ей, я включен в нечто, к чему я испытываю доверие. И не боюсь не только смерти, но и жизни” [14].
Шрейдер был верующим. К остальным словам Ю.М.Лотмана он бы, я думаю, присоединился.
Литература
1. Шрейдер Ю.А., "Наука - источник знаний и суеверий // Новый мир. 1969. № 10. С. 207–226; Шрейдер Ю.А. Сложные системы и космологические принципы // Системные исследования–1975. Ежегодник. М., 1976. С.149–171.
2. Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности. М., 1996. - 344 с.
3. Шрейдер Ю.А. Равенство, сходство, порядок. М., 1971. - 252 с.
4. Лефевр В.А. Конфликтующие структуры. М., 1973. - 158 c.
5. Монтень М. Опыты. Кн.1–2. СПб, 1998. С.168.
6. Левин Ю.И. Истина в дискурсе // Семиотика и информатика.Вып.34. М., 1994. С.128
7. Тороп П. Тартуская школа как школа // Лотмановский сборник. № 1. М., 1995. С. 223–239; Кнабе Г.С. Знак. Истина. Круг. (Ю.М.Лотман и проблема постмодерна) // Лотмановский сборник. № 1. М., 1995. С. 266–277.
8. Гудков Л.Д. Массовая литература как проблема. Для кого? // Новое литературное обозрение. 1996. № 22. С. 78–100.
9. Шрейдер Ю.А. Сознание и его имитации // Новый мир. 1989. № 11. С. 247
10. Подробнее об этом см.: Фрумкина Р.М. О нас - наискосок. М., 1997. С.224–225.
11. Звонкин А.К. Абстpакции с языковой поддеpжкой // Язык и стpуктуpа знания. М.: Ин-т языкознания АН СССP, 1990. С. 86–95.
12. Любищев А.А. О критериях реальности в таксономии // Информационные вопросы семиотики, лингвистики и автоматического перевода. М., 1971. Вып.1. С. 67–82.
13. Донцов А.И., Баксанский О. Е. Схемы понимания и объяснения физической реальности // Вопросы философии. 1998. № 11. С.59–72.
14. Лотман Ю.М. Письма. М., 1997. С.641.
http://vivovoco.rsl.ru/VV/PAPERS/MEN/FRUM_SHR.HTM
Отправлено: 04.09.08 11:00. Заголовок: © Р.М. Фрумкина ВЕЧНОЗЕЛЕНОЕ ДЕРЕВО ТЕОРИИ памяти Ю.А. Шрейдера
