Фрагмент
Панеях:
Теоретический смысл, с моей точки зрения, в том, что пока мы не научимся изучать деятельность по достижения статуса субъекта, исполняющего формальные правила и вообще внешние правила, навязанные кем-то извне, мы не сможем создать нормальную теорию институтов. А теория институтов – это, наверно, самое главное, что сейчас происходит в развитии экономики и социологии. Это мое личное мнение, что именно этого нам не хватает, чтобы научиться как следует изучать институты и понять, что они такое. Практическая цель. Почти политическое заявление. Мне кажется неправильным то, что мы, ученые в социальных науках, некритично принимаем свою позицию, как позицию экспертов, дающих советы государству.
Долгин: Т.е. некритически идентифицируем себя с государством.
Панеях: Да. Мы не должны смотреть с государственной точки зрения и советовать государству, как ему сделать, чтобы эти гады-люди перестали нарушать законы. Мы должны делать ровно обратное. Мы должны добывать такое знание, которое нужно людям, читателю, сначала образованному, а потом в пересказе образованного всякому другому.
Долгин: Для того, чтобы защищаться от этих гадов?
Панеях: В том числе и для того, чтобы защищаться от государства, но не только. Чтобы, например, понять, что не в порядке с конкретным нашим государством, чтобы принимать осмысленные политические решения. Чтобы голосовать осмысленно, понимая, против чего вы голосуете. Чтобы иногда строить свой бизнес в некотором понимании того, как функционирует государственный аппарат, с которым вам придется столкнуться. Чтобы не начинать строить бизнес с мифом в голове, что все воруют, и государство ненавидит бизнес. Потому что это неправда, жизнь сложнее.
Глазков: У меня оптимистическая, поддерживающая реакция на ваш ответ. Приходит в голову достаточно грандиозная сверхзадача такого рода изучения – лучше разобраться в устройстве общества и экономики. И как раз та сфера, о которой вы говорите, - это стык устройства государства, общества и экономики. Может быть, действительно можно понять, куда нам захочется двигаться, когда мы больше про это узнаем. Я пытаюсь сам сформулировать ответ на собственный вопрос. Не знаю, подходит он вам или нет.
Панеях: Конечно. Давайте я вам приведу пример. Существует очень много разных политологии и социологии, которые говорят о том, как ведет себя протестное движение. Вот образовались нехорошие скинхеды, как они образуются, какие условия заставляют их образоваться, и со скрытым вопросом в голове – а что сделать, чтобы их не было. Это рекорд в моей личной жизни, я сейчас второй раз за одно выступление похвалю марксистов. Появилась критическая социология, и ее частью была социология общественных движений, которая задалась вопросом, как делается общественное движение. И они достаточно хорошо теоретически описали этот процесс, как делается общественное движение, как собираются люди. Вот почему одна тусовка превращается в огромную партию или в огромное общественное движение против пьяного вождения, а другая тусовка распадается, а третья становится террористической группой? Как это происходит? И после того, как появилось общедоступное, понятное, разжеванное, популяризированное знание о том, как происходят общественные движения, этому стали в цивилизованных странах учить. Сейчас вот я преподаю американским студентам. Первокурсник знает, как начать какое-то социально-политическое дело, если его что-то не устраивает. Он знает, как технически начать, что ему нужен лозунг, он умеет сделать постер, умеет написать обращение к сенатору.
Мой сын в 9 классе должен был в порядке экзамена по экономике в школе написать сочинение в форме обращения к сенатору, высказать свое мнение по конкретному политическому вопросу и попросить его голосовать так, как он хочет. Это перестало быть делом, про которое никто ничего не понимает, кроме полиции, и стало таким делом, которое умеют делать люди. Умеют массово. А потом Джин Шарп написал книгу про то, как мирно сопротивляться репрессивным режимам и не попасть в слишком большую беду. И это стало фактором нескольких «бархатных» революций в мире. Я не думаю, как Джин Шарп, что именно поэтому они состоялись, но это стало факторами. Я знаю людей, которые это читали и следовали этим схемам. Вот это должен делать социолог, а не помогать государству гонять людей, которые не соответствуют государственному представлениям о прекрасном.
Долгин: Если я правильно понял, полурезюмируя, вы по сути призываете изучать не столько формальную экономику, сколько неформальные практики государства, которые мешают субъектам экономики и общественной жизни.
Панеях: И практики государства тоже. Неформальных практик государства, простите, Борис, не бывает. Да, формальное – это то, что зарегистрировано. А что такое неформальные практики государства?
Долгин: Неформальные практики государства – это правоприменение, процедуры, которые неоднозначно следуют из законодательства, из регламентов.
Панеях: Т.е. когда государственный чиновник нарушает закон. А кто определяет, нарушил он закон, или нет?
Долгин: Нет, нет. В том-то и дело, что не нарушает закон. Когда он действует в зазоре между законом и его отсутствием.
Панеях: А кто определяет, действует ли он в зазоре или строго по закону?
Долгин: Ну, вот это надо, видимо, исследовать, как на ваш взгляд.
Панеях: Вот. Закон – это ведь бумажка, на которой написаны буквы, их все равно всегда интерпретируют. Вот точно так же, как нет никакой неформальной экономики, нет никаких неформальных практик. Есть практики, практики, практики, и есть формальные писаные правила, по которым иногда некоторые люди действуют.
Долгин: Итак, все-таки надо изучать практики, практики, практики.
Панеях: Конечно, практики государства изучать надо, никто этого не делает, и очень жаль.
http://www.polit.ru/lectures/2008/04/17/ten_print.html