Ревекка Фрумкина Статистики против тоталитарного государства
Кто бы мог подумать, что история такого «скучного» учреждения, как Центральное статистическое управление СССР (ЦСУ) может быть захватывающе интересным чтением? Однако же не только история ЦСУ, но и вообще история статистических исследований в России ХХ века не просто поучительна – она трагична.
Проанализированная в деталях, описывающих не только биографии действующих лиц, но режиссуру и декорации этого «театра жизни», история ЦСУ оказалась богатым материалом для двух известных французских демографов и историков - Алена Блюма и Мартины Меспуле (cм.: Блюм А., Меспуле М. Бюрократическая анархия: Статистика и власть при Сталине. М.: РОССПЭН, 2006. (Российская история в зарубежной историографии)). Оба упомянутых автора специализируются на изучении СССР и России; Ален Блюм руководит Центром изучения России, Кавказа и Центральной Европы (CERCEC). Блюм известен русскому читателю по его книге 1994 г. «Родиться, жить и умереть в СССР» (М.: Новое издательство, 2005; перевод с издания 2004 г.). Руководителем диссертационной работы Блюма был крупный французский историк Марк Ферро.
Мартина Меспуле специализируется на демографическом аспекте истории советской статистики ; ее руководителем был известный социолог Ален Шеню.
История российской и, в особенности, советской статистики – в обсуждаемой книге она заканчивается переписью населения 1939 г.- оказывается красноречивым материалом для анализа механизмов реализации большевистского, а затем собственно сталинского социального проекта.
Мировоззренческие предпосылки авторов изложены во введении к книге. Однако значимы они не только для данной конкретной темы, но и вообще для изучения истории тоталитарных обществ, в том числе - советского. Полемизируя с Ханной Арендт, авторы подчеркивают, что тоталитарное общество не может быть сплошь и абсолютно тоталитарным - просто в силу сложности структуры социального организма как такового. Функционирование последнего невозможно свести к подчинению всех воле одного человека, какой бы всепроникающей и всемогущей она ни представлялась.
Первоначальный замысел большевиков предполагал создание государства рабочих и крестьян, а в перспективе – построение бесклассового общества. Это был, разумеется, абсолютно утопический социальный проект. Тем не менее, такой проект наличествовал. У Сталина, как считают авторы книги, не было никакого социального проекта: его единственной целью было удержание личной власти, которая мыслилась как безграничная и вечная. Это была жестокая игра без правил, в которой тактика всегда превалировала над стратегией. Отсюда хаотичность политической практики режима, где рывки вели к катастрофам, а откаты от края бездны в очередной раз увенчивались большой кровью, поскольку необходимо было найти и наказать «виноватых».
Но именно эти хаотичность и непредсказуемость создавали хотя бы временные «пространства свободы». Для подданных Сталина попытки воспользоваться ими большей частью кончались трагически, но, тем не менее, они возобновлялись на следующем витке истории страны. Чтобы понять данный процесс изнутри, продуктивно исследовать повседневную деятельность такого государственного учреждении, цели которого - описывать реальность и служить звеном в регулятивной цепочке «реальность - государство – реальность».
ЦСУ как раз и было таким учреждением. В интересующем нас контексте особенно важно отметить уникальный первоначальный кадровый состав ЦСУ, обусловленный особой ролью статистики в истории Российской империи.
Внимательные читатели Чехова и Бунина могли заметить, сколь часто в их текстах упоминаются земские статистики. Земским статистиком был брат Бунина; у самого Ивана Алексеевича в этой среде были товарищеские связи. В пореформенной России это была массовая профессия: новая ситуация с землевладением, землепользованием и налогообложением крестьянства этого потребовала. В земские статистики, как правило, шли люди, небезразличные к судьбам крестьянства – в сегодняшних терминах мы бы сказали, что в целом это была глубоко политизированная среда. Аресты и ссылки среди земских статистиков были обычным делом; отсюда прочные личные и профессиональные связи, характерные для этого сообщества в целом.
Здесь важно отметить, что земство могло нанимать на работу людей на должности, не требующие утверждения губернской администрации; тем самым именно вокруг земств складывалась плотная среда «политически неблагонадежных» высокообразованных специалистов, привыкших к независимости в суждениях и работе «не за страх, а за совесть.» Соответственно и профессионализм земских статистиков, да и вообще русской школы статистиков был весьма высоким: достаточно упомянуть А.И.Чупрова и М.М. Ковалевского; многие учились в Берлине или Париже; регулярно собирались съезды статистиков –проект любой переписи населения подвергался на таких съездах серьезному обсуждению.
В 1915 г. на съезде статистиков земств и городов было решено провести в 1916 г. всероссийскую сельскохозяйственную перепись. В марте 1917 было создано статистическое управление по обработке данных этой переписи; главой которого – уже по решению Временного Правительства – был назначен П.И.Попов. Так начиналось будущее ЦСУ, которым Попов руководил до 1926 года, когда был снят с этой должности.
Это «первое» ЦСУ было, по существу, вполне европейским учреждением, устав которого прокламировал независимость от политической власти вообще и от какого-либо конкретного комиссариата; подчинялось ЦСУ непосредственно Совнаркому. Сам П.И.Попов имел ранг народного комиссара с правом совещательного голоса. Это право он широко использовал, обращаясь непосредственно к Сталину и отстаивая право на самостоятельность научных, кадровых и организационных решений.
К моменту назначения на эту ответственную должность у Павла Ильича Попова, родившегося в 1872 г., за плечами был огромный жизненный и профессиональный опыт. Попов строил свою организацию по европейским образцам как подчиняющуюся только профессиональным стандартам. Пользуясь многочисленными связями, сформированными более чем за 20 лет работы в разных губерниях и волостях Российской империи, от Харькова до Уфы и г.Верного, Попов привлек к руководящей работе в ЦСУ высокообразованных специалистов, по преимуществу своих ровесников.
Как показали Блюм и Меспуле, изучавшие в архивах личные дела сотрудников ЦСУ, люди 1870 -х гг. рождения имели высшее образование и, как правило, владели немецким и французским языками. Многие из них прошли примерно тот же жизненный путь, что и Попов - социал-демократические кружки, нелегальное положение, ссылки.
В глазах нового поколения руководителей страны они, тем не менее, не обладали революционной легитимностью: треть сотрудников ЦСУ имела «буржуазное» происхождение, пятая часть была выходцами из дворянства. На этот высокопрофессиональный и ответственный коллектив раньше или позже должен быть найтись «свой» Швондер: в 1924 г. им стал некто Оганесов, партработник, не имевший никакой профессиональной подготовки, но немедленно включенный в коллегию ЦСУ и наделенный властью советника Попова по вопросам, которые объявлялись политическими.
Началась череда чисток, в процессе которых Попов до последнего пытался отстоять профессионализм своего коллектива – разумеется, безуспешно. Судьба самого П.И.Попова в известной мере уникальна: в 1926 г. он был всего лишь уволен, но не арестован, в дальнейшем всю жизнь работал на разных должностях в госаппарате и умер своей смертью.
Этот факт выглядит особенно поразительным в свете сохранившегося в архиве письма Попова Сталину , где он прямо обвиняет Сталина в том, что в своем выступлении на XIV партсъезде тот сделал многочисленные неверные утверждения, касающиеся данных ЦСУ (в черновом варианте письма эти утверждении назывались ложными). Когда читаешь сегодня текст выступления Сталина, где он говорит о цифрах, представленных ЦСУ: «эти цифры – хуже контрреволюции», то понимаешь, что лишь неполная уверенность в лояльности своего окружения помешала тогда Сталину просто разогнать все ЦСУ.
Цифры, которые ЦСУ предоставляло руководству страны во времена Попова, подчинялись только логике науки; партийное руководство же требовало цифр, продиктованных политической необходимостью. Эту коллизию между профессионалами, рассчитывавшими честно работать на благо страны, и политиками, для которых самоценна были лишь власть, а не подлинное положение дел, в силу чего неугодные цифры объявлялись вредительскими, авторы книги называют «большим недоразумением».
Я подробно остановилась на судьбе П.И.Попова и «его» ЦСУ потому, что подобный тренд был характерен для большинства учреждений и большинства руководителей 20-х гг., когда высокообразованные работники искренне намеревались сотрудничать с большевиками именно в качестве профессионалов – с той разницей, что сам Попов физически уцелел, тогда как пятеро из семи руководителей, сменивших его на этом посту в описываемый период, были расстреляны.
В 20-е гг. чистки и доносительство становятся постоянным методом «управления», причем основанием для санкций служит социальное происхождение, поддержка каких-либо научных или практических мер, представленных как политически сомнительные, а то и вредные и т.п. Проделанный Блюмом и Меспуле анализ кадрового состава ЦСУ показывает, как на места, которые прежде занимали сотрудники с высшим образованием и знанием иностранных языков, постепенно приходят новые люди, образование которых было прервано войной и революцией.
Новые кадры не были обременены ни специальными знаниями, ни профессиональными и социальными связями, ни, в большинстве случаев, общечеловеческими моральными принципами – все это с успехом заменяла революционная необходимость. Разумеется, это произошло не сразу. Все-таки те, кого позже назовут «старыми большевиками», были образованными людьми, хотя и не имели отношения к статистике или иным сферам деятельности, куда направляла их партия.
Первый, кто пришел к руководству в ЦСУ после Попова – В.В.Осинский, старался сохранить коллектив ЦСУ в пределах известной независимости от политических решений; сам он пытался обратить внимание высшего руководства на катастрофическую ситуацию с хлебом, которая стала очевидной уже к концу 1927 года. Коллизия, известная как споры об оценке хлебофуражного баланса, скрывала за собой угрозу голода, о чем Осинский неоднократно сообщал руководству, предлагая повысить закупочные цены на зерно.
Перед пленумом ЦК в апреле 1928 г., с которого начинается полный отход от нэпа и массовые реквизиции зерна у крестьян, Осинского сняли с поста руководителя ЦСУ. На его место был назначен В.П.Милютин, большевик с большим стажем, занимавший разные крупные государственные посты, в том числе – в Рабоче-крестьянской инспекции.
Рабкрин был учреждением, через которое Сталин осуществлял контроль и манипулирование управленческим аппаратом. До превращения ЦСУ в послушное орудие верховного правителя оставался один шаг. Он был сделан тогда, когда ЦСУ превратилось в ЦУНХУ – Управление народно-хозяйственно учета. Учет должен был заменить анализ. К январю 1933 г. все статистические данные были засекречены, а ответственность за секретность поручена непосредственно ГПУ.
Последствия великого голода, достигшего своей кульминации в апреле 1933 г., все-таки регистрировались ЗАГСами , пусть и с трудом; М.В.Курман, заведовавший сектором статистики населения, тщательно собирал эти сведения. Впоследствии Курман стал одним из первых статистиков, арестованных за участие в переписи 1937 года, и единственным, кто выжил и в начале 60-х записал свои воспоминания. Из них видно, сколь взрывоопасны для власти были любые демографические данные – даже засекреченные. Тем большую опасность представляли люди, располагавшие прямыми свидетельствами о происходившем. Так, например, в ЗАГСах не хватало учетных книг, где регистрировались смерти, но никто не жаловался на нехватку книг, где регистрировались рождения.
Перепись 1937 года готовилась, начиная с 1933 года, но дата ее проведения многократно переносилась. Высшее руководство уделяло переписи все больше внимания; перетасовывались сотрудники ЦУНХУ, опросные листы постоянно переделывались в направлении максимального упрощения, а точнее сказать – огрубления задаваемых вопросов. Например, исключены были сведения о жилищных условиях; категоризация населения по профессиональной деятельности и социальному положению предельно упрощена.
Если вначале вопрос об уровне грамотности разграничивал тех, кто умел читать и писать, от тех, кто умел только читать и кто был вовсе неграмотен, в последнем проекте остался только вопрос «Грамотен ли?». Из статистики, тем самым, устранялся один из ее главных принципов: сообщать сведения о реальном состоянии общества. «Социалистическая» статистика отныне сообщала только о желаемом, а вовсе не о реальном.
И тем не менее, результаты переписи 1937 года служили прямыми свидетельствами демографической катастрофы, постигшей СССР: люди погибали от голода, в лагерях НКВД, в процессе массовых вынужденных переселений; из Средней Азии все еще была возможна достаточно массовая нелегальная эмиграция; смертность в сельских местностях нередко вообще не учитывалась.
И.Д.Верменичев, начальник ЦУНХУ с мая 1937 г., чей «путь наверх» был типичным для партийного бюрократа той поры, в декабре 1937 г. начал подведение итогов переписи словами: «Враги народа, хозяйничавшие в ЦУНХУ…».
Из архивной ссылки неясна точная датировка этого текста; но между его написанием и арестом автора прошло всего несколько дней: Верменичев был арестован 5 декабря 1937, приговорен к смертной казни 8 февраля 1938 г. и в тот же день расстрелян. Руководящие сотрудники ЦУНХУ Курман и Краваль были арестованы еще раньше; Квиткин, руководитель бюро переписи, и Краваль, предшественник Верменичева на посту начальника ЦУНХУ– были расстреляны ; Курман единственный выжил в Гулаге.
Подобная судьба постигла примерно половину квалифицированных работников ЦУНХУ. Результаты переписи были аннулированы, новая перепись была назначена на январь 1939 г.
Дальнейшая история ЦСУ, как бы оно ни называлось в отдельные периоды истории СССР, развивалась по аналогии с изложенной выше схемой.
На примере судьбы ЦСУ, реконструируемой на основе архивных данных, Блюм и Маспуле сумели рассмотреть функционирование сталинского государства изнутри. Социальный фундамент системы невозможно описать, не учитывая того, сколь много квалифицированных людей, не примыкая к режиму и не одобряя его, продолжали работать и делать карьеру, лавируя между разными формами принуждения. Государство, в свою очередь, пыталось разрушить все формы личных связей между людьми – дружеские, служебные, профессиональные, а тем более – основанные на общности социального происхождения или национальной принадлежности.
Легитимность политическая в конечном счете всегда ставилась в сталинском государстве выше легитимности профессиональной. Это в дальнейшем породило особую форму насильственной эксплуатации государством профессиональной компетентности – в частности, в форме «шарашек».
http://polit.ru/author/2007/12/29/frumkina.html
Отправлено: 05.01.08 10:43. Заголовок: ПОЛИТ//Ревекка Фрумкина Статистики против тоталитарного государства
